Газета «Новости медицины и фармации» 6 (495) 2014

Статья опубликована на с. 32 (Мир)

Недавно друзья напомнили доктору медицинских наук, профессору Иону Лазаревичу Дегену, поэту, чьи стихи вошли в антологию «Строфы ХХ века», писателю, чьи рассказы и воспоминания тоже стали классикой, словом, этому убеленному сединами ветерану друзья напомнили о «грехах его молодости» — шутливой поэме «Эмбрионада», написанной в годы студенчества. В частном письме автор рассказал о том, как писалась поэма: «…Отсутствие профессионализма в поэзии и во врачевании — две, как говорят в Одессе, большие разницы. Стихами больному я не могу навредить… «Эмбрионада»… Это был четвертый курс мединститута. Меня, коммуниста, обязали присутствовать на институтском комсомольском собрании. Мухи дохли от скуки. Передо мной возникла чистая тетрадная обложка. Две половинки. И пошло. На следующий день во время лекции по факультативной терапии я дописал последние четверостишия.

Следующая пара — практические занятия по акушерству и гинекологии. Прочел подгруппе в присутствии ассистентки. Она выхватила, несмотря на мое сопротивление, на объяснение, что это черновик, и понесла профессору Теодору — заведующему кафедрой. О реакции профессора (восторженной) я узнал на следующий день. А на экзамене он вписал мне в матрикул «отлично», забрав билет и не ожидая ответов на поставленные в нем вопросы.

Это был мой единственный литературный гонорар. «Эмбрионада», насколько знаю, стала популярным пособием во всех медицинских институтах…»

Предваряя знакомство современного читателя с юношеской шутливой поэмой Иона Дегена, прошу обратить внимание на дату создания: весна 1950 года. В стране бушевали не заморозки — морозы, до хрущевской оттепели было очень и очень далеко. Если откровенно, на изменение ситуации мало кто надеялся. Или надеялся, но так, чтобы всевидящие органы не заметили. Как раз в те месяцы набирало силу «дело врачей», и шутливая поэма могла принести большие неприятности студенту «сомнительной» национальности, пусть и отважному фронтовику. Человеку свойственно не унывать. Как сказал другой поэт, тоже из знаменитой когорты лейтенантов, «времена не выбирают, в них живут и умирают». В молодости жить хочется весело. И это у людей поколения Иона Дегена получалось. Благодаря, если хотите, все тому же эзопову языку. В процитированном письме Ион Лазаревич упомянул, что в студенческие годы был членом партии. Вступил в нее на фронте. Тогда, когда партбилет обозначал только одну привилегию — право идти первым на смерть.

Довелось читать, как упрекали другого поэта, тоже вышедшего из лейтенантской шинели, Александра Межирова, за его стихи «Коммунисты, вперед!». Стихи все о том же, о праве и обязанности первому идти под пули. Но! Написано это стихотворение было не в войну, не в 1941 и даже не в 1945, а в 1947 году. Тогда, когда в партию стали пробираться соискатели должностей и наживы. Потому стихи Межирова — вот вам эзопов язык! — воспринимались современниками не как прославление коммунистов, а как упрек, и довольно горький, в адрес проходимцев.

Что уж говорить о шутливой поэзии! Она давала возможность, пусть не в лоб, а как бы сбоку, говорить о том, что думаешь. Люди всегда понимали, о чем речь, а бдительные органы оставались с носом. Ибо опасались нарваться на вопрос: «А вы что об этом сами подумали?»

Примерно в те же пятидесятые годы в списках ходила сатирическая поэма Александра Трифоновича Твардовского «Теркин на том свете». В печать она прорвалась лишь при позднем Хрущеве, ее опубликовала газета «Известия». Храню эту пожелтевшую газету. Вскоре поэма была опубликована в «Новом мире» и вышла отдельной книжкой, но больше не переиздавалась. Даже сейчас произведение это довольно острое.

Раз уж Твардовский прибег к «несерьезному» жанру, то что говорить о поэтах меньшего калибра. Или о студентах. В технических вузах, точно знаю, передавали из уст в уста переложенные в стихах и красках «Детали машин» Добровольского. А уж перелицовок знаменитых литературных произведений вообще было видимо-невидимо. Студенты-филологи готовились к экзаменам по Шекспиру на основании песенок про венецианского мавра Отелло и про Гамлета, чья невеста Офелия «спятила, товарищи, с ума, все потому, что датская сторона была народам подданным тюрьма». Где-то довелось читать, что автором этих перелицовок является тоже фронтовик, впоследствии — знаменитый скульптор Эрнст Неизвестный.

Не чурались авторы, оставшиеся безымянными, вставлять в тексты подцензурных песенок целые куски из постановлений ЦК КПСС. После разоблачения «антипартийной группы», состоявшей из соратников Сталина, боровшихся с Хрущевым за власть, студенты пели: «Не купить нас ни ложью, ни золотом // В единении наша сила. // Маленков, Каганович и Молотов, // И примкнувший к ним Шепилов». От официального текста последние две строчки приведенной строфы отличались лишь тем, что перечисляли фамилии без инициалов. Зато приписку «и примкнувший к ним» повторили буква в букву.

Горбачевская перестройка и ее гласность позволили заглянуть за кулисы, где создавались как бы народные песни. Оказалось, подпольный шлягер, начинавшийся словами «Товарищ Сталин, вы большой ученый, в языкознании знаете вы толк…», написал матерщинник Юз Алешковский. А слова песни о том, как «в первые минуты Бог создал институты», как «…я хватал мадам Анжу, с нее срывая неглижу» и «…что за чудная земля вокруг залива Коктебля», принадлежат Владлену Баханову. Этими песенками открываются его сборники, правда, вышедшие во времена, когда было позволено жить не боясь и оглядываясь.

Наверное, цензурные сложности все-таки помогают. По крайней мере — не мешают творчеству. А эзопов язык, к которому вынужденно прибегали отцы, деды и прадеды, побуждал современных им читателей к работе мысли. Пусть автор не имел возможности раскрывать и «разжевывать» содержание до конца, до упора, но он, так сказать, проходил почти девять десятых пути, оставляя читателю пройти одну десятую самостоятельно. Человек волей-неволей вынужден был работать своими извилинами, из-за чего мысль автора становилась ближе, делалась как бы своей.

Нет, я не говорю о том, что тогда жить было лучше и веселее. Я о том, что вседозволенность, отсутствие преград лишают всех — и авторов, и читателей — побудительного импульса. А мозги без тренировки подобны мышцам, которые, если их не нагружать, атрофируются. Вот почему вместо юмора с сатирой нынче зачастую сплошь и рядом наталкиваешься на неприкрытые ругательства. Или на доносы. Или на замочную скважину…

Еще пример. Вплоть до 1991 года к праздникам все газеты, от центральной «Правды» до заводских многотиражек, публиковали лозунги ЦК КПСС, призывая работников разных профессий к ударному труду. В газетах — призывы, а из уст в уста передавались другие лозунги, исходившие «снизу», как бы в ответ. Например, лозунг железнодорожников: «Дадим каждому пассажиру по мягкому месту!» Шахтеров: «Всех коммунистов — под землю!» Сталеваров: «Вся наша сила — в плавках!» Лесорубов: «Врежем дуба на родной земле!» И все! После такого подтекста призывы к шахтерам, лесорубам и сталеварам лучше и качественнее работать воспринимались исключительно в контексте лозунгов, в печать не попавших…

Однако пора вернуться к студенческой поэме Иона Дегена, которую мы предлагаем читателям «Любимой страницы». В ней ведь, если вчитаться, тоже хватает эзопова языка. Хотя основное свое предназначение — помочь студенту подготовиться к экзамену по акушерству и гинекологии — она тоже выполнила.

Яков Махлин, журналист

Не бой быков сюжет поэмы,

Не смерть бедняги-пикадора.

Зачатие — вот это тема,

А посвящаю — Теодору.

Глава 1

Не по велению пророка,

Не по приказу полководца

Бегут по выводным потокам

Войска, готовые бороться.

Преодолеют все преграды.

Девиз их — «К цели поскорее» —

Не ради славы и награды,

Они тщеславьем не болеют.

Но кто они? Вас беспокоит,

Кого венчать лавровой веткой?

Герой — малыш-сперматозоид,

А цель — достигнуть яйцеклетки.

Вот коитус. Он подобен бою.

На бранном поле — кровь и стоны.

В вагину маленьких героев

Ворвались сотни миллионов.

Но тут — о ужас! Я не скрою —

Сперматозоидам кончина.

Встречает кислою средою

Солдат коварная вагина.

Но честь и слава доброй воле!

Героям не пропасть в пучине.

То ощелачивает поле

Секрет железки Бартоллини.

В атаку! Нету места робким.

И та, что шейку закрывает,

Сама кристеллерова пробка

Все войско в матку поднимает.

Открыты крипты, как палаты.

Покой, и теплота, и отдых…

Не время, храбрые солдаты,

Вас ждут ворсинки яйцевода.

Но только где она, кокетка?

Солдаты в ужасе застыли.

В трубе не видно яйцеклетки.

— Напрасно, значит, мы спешили?

Напрасны, значит, наши беды?

Напрасны воинов утраты?

Не привечать зарю победы

Многострадальному солдату?

— Отставить панику! Не стоит

Страдать в уныньи и в досаде!

…С друзьями ждет сперматозоид

Яйцо коварное в засаде.

Глава 2

Тем временем, расправив спину,

Подпудрив юное лицо,

Минует связки из брюшины

Едва созревшее яйцо.

И только что осиротевший

Графов пузырек поник.

Хотя сейчас он пожелтевший,

Цвести он будет через миг.

Он будет слать свои гормоны,

Свой животворнейший лютин,

Он будет желтою короной

Цвести. Для грусти нет причин.

Яйцо же фимбрии встречают

Улыбкой милою такой,

И в яйцевод его толкает

Ресничек беспокойный рой.

Все ближе к матке. Боком. Задом.

Яйцо катится. Дни идут.

Но тут войска сидят в засаде,

Сидят и яйцеклетку ждут.

Вся рать срывается, как в сечу,

Навстречу клетке, на простор.

И выдвигается навстречу

Воспринимающий бугор.

И вот сцепились, полны злости.

Вошла головка вся в яйцо.

И лишь торчит над клеткой хвостик,

Как знамя, взятое бойцом.

Ничто яйцо не беспокоит.

Все войско мертвое лежит.

И лишь один сперматозоид

С желанной яйцеклеткой слит.

Глава 3

Уже не вольная девица,

Что глазки строит всем везде,

Яйцо сейчас пошло делиться

На два, четыре и т.д.

Оно уж бластулой зовется,

Потом как морула идет.

Оно до матки доберется,

Оставив тесный яйцевод.

Потом теряет плащ блестящий

Хороший малый, тофобласт.

Он ищет пищи подходящей,

Внедряется в мукозы пласт.

И будто бы шипами розы,

И словно сотней острых вил,

Вцепился хорион фрондозум,

В мукозу щупальца впустил.

А дни идут. Наш плодик зреет.

Растут сосуды, сотни рек.

Частично хорион лысеет,

Как постаревший человек.

Он термос не возьмет на пояс,

А как без пищи выйти в мир?

И плод снабжает аллантоис,

Желточный пищу даст пузырь.

Но это только половина.

А кто доставит кислород?

И тут товарищ пуповина

Спасает человечий род.

Осанна! Пятый месяц лунный

Течет, как быстрая река.

Наш плод, на руки лихо плюнув,

Как двинет матку под бока!

Врываясь миру в дверь и в дверцы,

Поднимет литератор вой,

Что, мол, забился плод под сердцем,

Под сердцем матери младой.

Конечно, не под сердцем матка,

А под пупком она живет.

Но до сенсаций очень падкий

Крикливых борзописцев род.

Вот месяц подоспел десятый.

И вот он, тот счастливый миг,

Когда, желаньем жить объятый,

Наш плод издаст свой первый крик.

Но ты устал, студент-читатель.

Надоедать тебе нельзя.

Да, так возник и твой создатель,

И ты, и все твои друзья.

Весна 1950 г.

Черновцы