Газета «Новости медицины и фармации» 5 (574) 2016
Вернуться к номеру
Письма с заграничной больничной койки
Авторы: Борис Пухлик, профессор
Разделы: От первого лица
Версия для печати
Статья опубликована на с. 28-29 (Укр.)
Продолжение. Начало в № 11(544), 2015
Письмо 12.
Чернобыльская катастрофа:
30 лет моей памяти
Потому что иногда подвиг одного –
это преступление другого. Жаль только,
нет фотографий подлинных
«виновников торжества».
М. Жванецкий. Когда нужны герои
Я уже зацепил в предыдущем письме Чернобыльскую катастрофу и упомянул среди основных причин ее возникновения непрофессионализм. Стукнуло 30 лет со дня этого страшного события, и мне хочется поделиться главным образом тем, в чем я участвовал и что испытал в связи с Чернобылем. Повторюсь, не исключено, что мое нынешнее заболевание связано с этой напастью.
Конечно, не только непрофессионализм был причиной аварии на реакторе. Причин гораздо больше, и часть из них лежит в самом советском строе и в нашей ментальности, которая принципиально не изменилась до сих пор. Так, известно, что уже при постройке чернобыльского реактора допускалась халтура, использовались некачественные материалы, процветало воровство комплектующих и многое другое. Ну и, наконец, сама авария стала результатом, насколько известно, необдуманных экспериментов с изменением режима работы реактора. Кстати, случившаяся авария была не первой на этом реакторе, хотя, естественно, и не таких масштабов. Ее ликвидация также была проявлением непрофессионализма, паники и суеты. Сколько молодых и не очень людей погибли напрасно, сколько получили лучевую болезнь или иные, инициированные лучевой нагрузкой заболевания — неизвестно, но, несомненно, очень много. Наверное, еще больше было махинаций, связанных с этим, появились сотни липовых ликвидаторов и многое другое. Не так давно схожая авария была на фукусимском ядерном реакторе в Японии. Много ли было шума, холодящих кровь подробностей, митингов по поводу удостоверений ликвидаторов Фукусимской аварии? Увы, боюсь, сейчас у нас нечто подобное будет происходить с удостоверениями участников АТО.
Вне всякого сомнения, основной реакцией партийно-советских органов после случившегося было желание скрыть катастрофу вообще и минимизировать ее масштабы. И это бы, возможно, удалось с учетом бурной дымовой завесы властей, как то: проведение скоропостижных спортивных мероприятий, парада с выводом внука Щербицкого на трибуну и мн. др. Конечно, это было даже не глупостью, а преступлением, в это же время гибли и получали огромные дозы облучения люди, на Киевском вокзале царила круглосуточная паника, люди были крайне встревожены, тем более что зарубежные радиоголоса приводили имеющиеся у них тревожные факты, ибо радиационный фон повысился в некоторых странах Европы. Но, с одной стороны, не было у нас специалистов нужного уровня, с другой — попробуй скажи что-то против линии КПСС, которая, как могла, скрывала эту аварию.
1 мая наша семья и семья будущего известного профессора Бориса Когана выехала в маленький городок Бершадь Винницкой области на празднование дня рождения нашего друга (ныне он, профессор-стоматолог, проживает в Израиле). 1 мая в Бершади прошел ливень из облаков, насколько нам потом стало известно, принесенных ветром из Чернобыльской зоны. Впоследствии моя дочь Аня и дочь Б. Когана, тоже Анна, заболели лимфогранулематозом. Моя дочь ушла от нас в 31 год, мы ее пытались спасти в Израиле, пересадив костный мозг, а Анна Коган пролечилась в Киеве, перенесла рецидив лимфогранулематоза в Германии, выздоровела, работает там же, а ее отец, умнейший, талантливейший и добрейший человек, всего этого не вынес и умер в возрасте 55 лет в 1998 году на взлете научной карьеры. Естественно, мы не можем доказательно связать тот дождь и заболевание наших детей, как и нынешние мои проблемы с Чернобылем.
В начале мая 1986 года, в соответствии с устным указанием замминистра П. Отрощенко, был издан приказ ректора Винницкого мединститута о командировании ряда преподавателей и студентов старших курсов в Житомирскую область для участия в мероприятиях, связанных с аварией. Поехал я совершенно неожиданно, поскольку мой коллега, знающий о такой небезопасной командировке, на работу предусмотрительно не явился. Я, яко наг, яко благ, на попутном самосвале (кафедра находилась в 7 км за городом) заехал домой, оделся во что-то старое, взял аж 10 рублей (сказали, что все заберут и сожгут) и прибежал на стадион мединститута, где уже было построение и что-то говорили о важности, необходимости и т.п.
Потом нас автобусами привезли в Житомир, где в помещении пединститута что-то аналогичное нам говорил будущий министр Ю. Спиженко, и позже мы оказались на периметре зоны аварии на границе Киевской и Житомирской областей. Дома у меня хранится карта с указанием сел, где мы работали и пр., здесь же, в Израиле, остались только воспоминания.
Интересно, что единственный приличный обед, который нам организовали по приезде в ресторане, посетил местный бомж, который шепотом попросил не выдавать его (благо мы все были похожи на бомжей), ибо «нам там нальют», а он бы хотел… Налили нам компоту, и бомж сбежал.
Задачей нашей была работа с населением. Реально это происходило так: автобус въезжал в село, я заходил в хаты (студентов жалел и не выпускал из машины) и рассказывал селянам, что не нужно паниковать, что о них думают, что нельзя есть сало и яйца, которые концентрируют радионуклиды. Как правило, микролекция заканчивалась вопросом: «Що ви нам привезли їсти?», и мы ретировались.
Поселили нас в роще в палатках, рядом протекающая река была огорожена канатом со значком радиации, а для помывки были лишь рукомойники. Зато перед райкомом партии циркулировала поливалка, и клочок лежащего перед ним асфальта постоянно был мокрым. Естественно, шум от чумазых медиков дошел до райкома, и какой-то секретарь объяснил нам всю важность обитателей райкома, а мы должны были как-то сами… Кончилось тем, что мы сигали в якобы радиоактивную речку, мылись там, потом сливали на себя содержимое рукомойников и так поддерживали чистоту.
Хотелось выпить, хорошо поесть, но на заначенную десятку это сделать было сложно. Выручили, как всегда, запасливые женщины, у которых «с собой было». Вот так и жили. Мобильников тогда не было, семье ничего сказать было невозможно. Через несколько дней нас осчастливили прибытием дозиметристы из местечка Бар Винницкой области, которое считалось лежащим совершенно в стороне от воздухопотока из Чернобыля и идеально чистым. У радиометристов тоже «с собой было» (выпивка тогда, как известно, считалась панацеей от радиации), потом они, шутя, измерили фон на наших щитовидках, посмеялись, потому что он был в пределах нормы, а потом, для иллюстрации, сделали это на себе. После этого веселье прекратилось, ибо от их щитовидок крепко фонило, чему объяснения не было (думаю, что и райцентр Бар Винницкой области зацепило, и аппаратура была примитивной). Это я к тому, насколько условным было разделение районов и зон на «чистые» и радиоэкологического контроля, хотя потом началась всеукраинская борьба за право попасть в загрязненные районы, еще позже появились, как грибы, новые ликвидаторы аварии и пр. Грош цена, конечно, была и всей гражданской обороне Украины, отставникам-офицерам, ее возглавлявшим (сейчас, кажется, и этого нет). Мы бесславно выполняли свою невразумительную миссию, а когда вдруг сверху решили, что мы не нужны, то по дороге встретили колонну с радиоактивным йодом, который опоздал на много недель и смело мог быть сброшен в мусорные отвалы.
Но на этом наша работа по ликвидации Чернобыльской трагедии не закончилась. Мы, кафедра, достаточно легко выиграли 2 гранта Минздрава на иммунологическое обследование ликвидаторов и членов их семей, переселенцев, жителей зон радиоэкологического контроля Винничины, и через некоторое время у нас уже была достаточно солидная иммунологическая лаборатория с выездной группой (я сорвал с работы в разных больницах, пообещав высокую зарплату, хороших лаборантов), мобильные молодые врачи (в основном мои аспиранты и ассистенты, которым нужны были материалы для диссертаций), и мы стали серьезно помогать людям. Всего за короткое время было обследовано около 16 тыс. человек (и это еще до того, как создали Украинский национальный центр радиационной медицины), и мы достаточно четко увидели, что иммунная система ликвидаторов, переселенцев действительно серьезно пострадала, а вот в зонах радиоэкологического контроля (8 районов Винницкой области) ничего подобного не было. Сравнив эти районы с «чистыми», мы поняли, что основной бедой для селян были не микродозы радионуклидов, а в изобилии применяемые и плохо хранившиеся ядохимикаты и удобрения, которые негативно влияли на иммунитет, вызывали аллергические заболевания.
У нас, как ни у кого, было право анализировать и обобщать, ибо в 1981–1982 годах чисто с научными целями (выполняли ряд докторских и кандидатских диссертаций) мы объехали всю Винницкую область, опросили и обследовали свыше 60 тыс. ее жителей. Борис Коган (царство ему небесное) обратил нас в веру антропологии, медико-биологической науки, которая занимается всеми сторонами жизнедеятельности человека. Он, по сути, совершил подвиг, собрав банк свыше 3 тысяч близнецовых пар. Такого количества не было ни у кого в мире, и, естественно, его, моя и Ф. Савранского диссертации пестрели результатами близнецовых исследований. Хочу кратко объяснить: близнецы — условно это те же белые монозиготные (линейные) мыши, на которых ставят какие угодно испытания. Скажем, материалы, полученные на десятке близнецовых пар, имеют научную ценность, сравнимую с тысячами обследованных сибсов — обычных людей. Мы же, попросив близнецов приехать, получили сотни пар, которые приехали за свой счет и были обследованы аллергологически, рентгенологически, антропометрически, стоматологически. В дальнейшем мы с ними сдружились, помогали им при болезнях, переписывались и пр. Были пары даже из разных республик CCCР.
Нас хорошо принимали и поддерживали главные врачи районов, помогали вызвать больных для обследования, предоставляли ночлег, питание и пр. Это уже было данью моей предшествующей бескорыстной 4-летней работе в облздравотделе.
Естественно, все это «выстрелило» и при обследовании чернобыльцев, у нас Минздрав даже хотел сделать республиканское иммунологическое отделение. Наша тогдашняя малокомпетентность в сочетании с излишней отвагой позволили нам проводить иммунокоррекцию пострадавшим, хотя тогдашняя иммунограмма была малоинформативной и вмешиваться в функционирование такой тонкой системы, как иммунная, весьма ответственно. Но, чудо, у нас не только не было с этим проблем — был явный клинический эффект, больные приезжали многократно, просили повторить курсы лечения и т.п.
Вы все знаете, что в Украине очень большая беда, когда кому-то хорошо. И вот в результате интриг у нас стали постепенно отбирать научную тематику, средства, и постепенно дело заглохло. Хотя стоило оно государству гроши, но в состав диспансера радиационной защиты (такие появились в каждой области) мы, несмотря на настоятельные рекомендации Минздрава, не попали. Когда грянул 1992 год, Союз развалился, и у меня стал вопрос, что делать с людьми (более 40 человек). Кто-то ушел на нашу кафедру, в центральную научную лабораторию института к Б. Когану, кто-то стал торговать (даже в Санкт-Петербурге в офисе пива «Нева» бывшие наши ученые) и т.д.
Я, конечно, понимаю, что мы и Украинский национальный центр радиационной медицины, который тогда активно поддерживали японцы, не понаслышке знакомые с проблемой радиации, и к руководству которого пришел тогдашний министр здравоохранения УССР А. Романенко, замаравший себя навсегда этой аварией, были слоном и моськой. Однако нам приятно, что мы были в числе первых, кто стал реально помогать пострадавшим, делали это бескорыстно и эффективно. Бывало и смешно. Никогда не забуду, как я должен был в Винницком муздрамтеатре открывать первую научно-практическую конференцию, посвященную Чернобылю, и как меня опередили два священника из разных конфессий, которые сцепились не на шутку, не давая открыться занавесу. Чем церковь (особенно в Виннице) тогда помогла чернобыльцам, я не помню, но, как сейчас говорят, пиар — дело серьезное. Позже стали чуть ли не открыто торговать удостоверениями ликвидатора, да так, что я свое постеснялся получить. А зря: мои коллеги из института постоянно имели доплаты и даже получали квартиры.
Вот такое мое видение Чернобыльской трагедии (естественно, я опускаю общеизвестные вещи, описания многих героических поступков, как и глупостей), но что вспомнил, о том и пишу.
Но, наверное, важнее всего хотя бы теперь сделать выводы из этой трагедии. Мои скромные выводы таковы:
1. Обязательно нужно быть готовыми к техногенным и иным катастрофам.
Думаю, что Украина ни к чему подобному не готова. Нынешняя война показала, что у нас даже нет укрытий, резервов питания, специального обмундирования и пр. А ведь АЭС существуют, они не стареют — ветшают. Чиновники, курирующие «Энергоатом» в Украине, под следствием. Укрытие над ЧАЭС перманентно строится, требуются новые средства и т.д.
Правда, скажу честно, что и с ядерным реактором в Димоне (Израиль) тоже не все в порядке, ему уже свыше 60 лет, т.е. срок жизни его закончился, но что с ним будет, тут, кажется, никому не ясно.
Безопасность ядерных реакторов в Украине при нынешней концентрации тут любого оружия под сомнением. Вот недавно в Бельгии пропали охранники реактора, и, как выясняется, террористы имели на этот счет далеко идущие планы. Не слышал, чтобы власти нашей страны как-то этим были озабочены.
2. Сеть иммунологических лабораторий.
Одним из наиболее тонких и интегрированных показателей воздействия радиации, экологических загрязнителей является состояние иммунитета. Может, с этим в Украине стало лучше? Главный иммунолог-аллерголог Министерства здравоохранения уже оптимизировал аллергологию и занялся укреплением иммунологической сети? Ничего подобного. Иммунологическую лабораторию (первую в Украине, рассчитанную не на научные цели, а на обследование населения) мы организовали в Виннице в августе 1988 года, а в октябре 2007 года ликвидировали. Хорошо, что мне удалось сохранить ядро этого коллектива во главе с О.Л. Бобело, и теперь она возглавляет аллергоиммунологический центр, единственный в своем роде в Виннице (и не исключено — в Украине). А государству в Виннице иммунология неинтересна, хотя бедность населения и постоянный стресс от нынешней политики и политиканов не могут положительно сказываться на иммунитете людей.
Продолжение следует